Спецдокладчик ООН по вопросу о положении правозащитников Мэри Лолор по завершению визита в Таджикистан опубликовала свой предварительный доклад, суть которого сводилась к тому, что в Таджикистане легко можно обвинить человека даже в самых тяжких преступлениях, но при этом трудно защититься. 

Наблюдая за последними тенденциями в следственной и судебной системах, трудно с этим не согласиться.    
  
По мнению правозащитников и адвокатов, одной из тенденций в последние годы являются случаи, когда по уголовным делам государственные обвинители требуют максимально высокие сроки лишения свободы, а суды их назначают. Суровые наказания стали частой практикой в системе судопроизводства.   

Считается, что целью уголовного наказания является восстановление социальной справедливости, исправление осужденного и предупреждение совершения новых преступлений. Соответствуют ли в данном случае эти меры этим целям и не дадут ли обратный эффект?  

Одно дело, когда речь идет о насильственных деяниях, терроре и других тяжких преступлениях, приведших к реальным жертвам, большому урону или несли угрозу безопасности, другое, когда этих составляющих в действиях нет.

Самый последний пример этой тенденции – дела в отношении таджикских журналистов Абдуллох Гурбати, Далери Имомали, Завкибека Саидамини, Абдусаттора Пирмухаммадзода, которые, за исключением последнего, получили сроки от 7 до 10 лет лишения свободы. Особо тяжким в их делах является членство в запрещенных группах. 

Представляли ли они таким образом угрозу безопасности страны - неизвестно, так как ни следствие, ни суды не предоставляют информацию по этим делам, но в своем письме на имя президента Эмомали Рахмона Далери Имомали пишет, что основой для обвинения стала лишь одна переписка с человеком, который, как оказалось, был членом запрещенной партии, и сам Далер этого не знал. 

В переписке Далер говорит этому человеку, что все жалобы, протесты и митинги должны совершаться не на улицах, а в Интернете. 

Также Далера обвиняли в неуплате налога с дохода с YouTube-канала - 900 тыс. сомони. При этом он сам пишет, что его доход составил лишь $8,9 тысяч, то есть около 90 тыс. сомони. И что он готов выплатить этот налог. 

Однако за экономическое преступление он получил 3 года тюрьмы, в совокупности по обвинению в членстве в запрещенной группе его приговорили к 10 годам.  

Одновременно с этим вспоминаются другие дела по экономическим преступлениям.

Например, в прошлом году нашумевшим было дело в отношении Пардаали Алимардонова – брата экс-вице-премьера и экс-главы "Агроинвестбанка" Муродали Алимардона, который получил около 91 миллиона сомони кредита из "Агроинвестбанка" и не вернул их в установленный срок.

Это происходило на фоне банковского кризиса в Таджикистане, в результате которого "Агроинвестбанк" и еще три банка стали банкротами, и тысячи вкладчиков не могли много лет получить свои сбережения.

Но дело в отношении Пардаали, не дойдя до суда, было закрыто, а сам он был освобожден из-под стражи, так как возместил ущерб… 

Аналогичное дело было возбуждено в отношении главы компании "Олими Каримзод" и владельца текстильной фабрики "Олим Текстайлз" Джамшеда Абдулова в 2017 году, который был арестован по обвинению в присвоении полученного в "Таджпромбанке" кредита в $15 млн. - вернув банку долг, Абдулов был освобожден. 

Принцип гуманности должен быть всегда в приоритете в уголовных делах, но почему его не применяют во всех случаях?
 

Криминогенность или система "взаимовыручки"?

На фоне этого, редкими в Таджикистане являются оправдательные приговоры (и это еще одна тенденция в отечественном судопроизводстве). Наибольшим количеством можно считать данные за прошлый год, когда суды вынесли 10 оправдательных приговоров из 10 тыс. рассматриваемых ими дел, а это лишь 0,1%. 

До этого, в 2020 году, количество оправдательных приговоров составило 8, а данные за ранние годы составляют единицы.  

Для сравнения, в США ежегодные показатели оправдательных судебных решений составляют 17–25%, в континентальной Европе – 15–20 %, в Великобритании – около 30%. 

Процент с возвращением дел на дополнительное расследование в Таджикистане также не высок.

Так, в период с 2010 по 2020 годы суды республики рассмотрели 95 тысяч уголовных дел. Из этого числа лишь 610 дел (в отношении 890 человек) было возвращено в суд для дополнительного расследования, а это всего 0,6%. 

Такие показатели могут говорить либо о том, что в нашей стране очень высокая криминогенность, но при этом у нас довольно профессиональные следственные органы и суды, либо – о совсем обратном.  

Рассматривать при этом различные следственные органы и суды в одном порядке, увы, приходиться, хотя бы в связи с уже приведенными выше цифрами, которые говорят о том, что суды почти всегда поддерживают обвинительное заключение, даже если на судебных заседаниях есть заявления о пытках в ходе следствия.   

Эксперты отрасли отмечают конфликт интересов между этими институтами, когда деятельность судьи может быть подвергнута проверке со стороны прокуратуры (она же и гособвинитель в судебных процессах), соответственно, судьи стараются не портить отношения с ними и почти безоговорочно принимают их позицию из-за опасений, что могут стать субъектом расследования со стороны этого органа.  

Дело в отношении судьи Бободжон Гафуровского района Рустама Сайдахмадзода связывают именно с этим. Говорят, что уголовка против него была возбуждена за то, что в прошлом году он вынес оправдательный приговор и отпустил подсудимого из зала суда...

Приговора в отношении судьи еще нет, но экс-глава суда города Худжанд Хомиджон Мухаммадзода, которого вместе с Сайдахмадзода обвинили в получении взятки, был приговорен в прошлом месяце к 2 годам лишения свободы. Согласно Уголовному Кодексу страны, наказание за такое преступление составляет от 5 до 10 лет, но, видимо, суд исходил из того избранного гуманизма, который применяется у нас выборочно. 
 

Закрытые двери и гриф "Секретно"

Это еще одна тенденция в следственно-судебной системе. На многие громкие дела следствие ставит гриф секретности, но даже если этого нет, часто информация об обстоятельствах дела оказывается недоступной для общественности. Правоохранительные органы свой отказ обосновывает "интересами следствия". 

Но, если дело не засекречено официально, то суды по таким делам являются открытыми и каждый имеет право на них участвовать. По факту этого не происходит.  

Если взять сейчас любое громкое дело в Таджикистане, оно обязательно будет имеет гриф, или же оно было закрыто для получения информации. Раньше под гриф "Секретно" в основном попадали политические дела (если не говорить о тех, которые, согласно закону, должны быть секретными), сейчас - любое громкое дело. Например, дела тех же четырех журналистов.

Или даже "Дело Мадины", которое носило исключительно бытовой мотив. Несмотря на широкий резонанс и общественный интерес к этому делу, его обстоятельства не были полностью открыты, к следствию и суду возникало много вопросов. Впрочем, как и по другим закрытым делам. 

При этом до общественности доходит позиция и доводы обвиняемой стороны, что в итоге формирует в его понимании несправедливость обвинения в отношении того или иного лица. Факты применения пыток при следствии только укрепляют веру в невиновность этих людей.  

Но органы и суды в этом случае утверждают одно – вина обвиняемых доказана, а для подтверждения этого называют лишь статью Уголовного Кодекса. Соответственно, трудно судить о том, насколько обоснованной является доказательная база следствия, а суды придерживались принципа беспристрастности, объективности и справедливости. 

В конечном итоге, это приводит к негативным показателям страны в международных рейтингах и сказывается на имидже страны.